Предисловие
Как известно, наиболее близкой революционным матросам Балтики революционной партией к осени 1917 года стали большевики. Матросские симпатии (по мере изменения отношения к войне) постепенно переходили от эсеров к ним, а после краха корниловщины большевистское влияние стало преобладающим сначала в Кронштадте и в целом на Балтийском флоте, а после Октября на Черноморском флоте и во флотилиях. Деятельность малочисленных большевистских флотских организаций из общих с меньшевиками социал-демократических организаций стала выделяться в самостоятельную. Произошло это главным образом вследствие изменения отношения матросов к революционному оборончеству и оправдания ходом событий прогноза «апрельских тезисов» В. И. Ленина о «втором этапе революции». При этом кронштадтцы, шедшие в авангарде данного процесса, вовсе не считали, что они «большевизировались», хотя об этом много писала пресса, в том числе и о том, что В. И. Ленин после июльских событий скрывался не в Финляндии, а в Кронштадте. Сами кронштадтцы мало считались с авторитетами, включая В. И. Ленина, вырабатывая свою собственную политику. Курс на «второй этап» революции, как известно, был воспринят политической элитой в качестве призыва к гражданской войне, и поэтому все действия большевиков по осуществлению этого курса выглядели в ее глазах левоэкстремистскими.
Курс этот революции (сначала в виде лозунга мирного перехода власти к Советам) был поддержан народными массами не столько как левый, как желание приблизить социализм, сколько как правый – навести (даже, быть может, неосознанно – восстановить) порядок, порушенный при существовавшей власти. Большевики в 1917 году были известны не только как сторонники социализма левого, а как – «государственного». Для убеждения масс в «правизне» большевиков постарались немало и сами «соглашатели», обвиняя их (пусть даже не без основания) в связях с кайзером, с царской охранкой и т. п. Обыватели Петрограда накануне Октября, случалось, приравнивали большевиков даже к монархистам. В своих тезисах, в левой обстановке апреля 1917 года, В. И. Ленин тем не менее, как известно, обосновывал курс на мирное развитие революции и подчеркивал, что «введение» социализма не является непосредственной задачей. Через несколько лет он уже отзывался о тезисах в смысле призыва к «осторожности и терпению».
Другое, связанное с первым обстоятельство – вопрос о войне. Солдаты были за революцию ради мира, а не за мир ради революции. И потому «пораженческая» позиция большевиков, ведущая к миру, выглядела для них правой в сравнении с весенними призывами меньшевиков и эсеров к войне «в защиту революции». Отсюда большевики не получали поддержки в период господства настроений «оборончества» в значительной степени как недостаточно левые. Особенно это касалось радикально настроенных матросов. До Февральской революции и весь период двоевластия, как отмечалось на VI съезде большевиков, матросы неохотно шли к ним, считая их «оппортунистами». После того как большевики провозгласили курс на «второй этап», у них всё меньше было необходимости завлекать массы «левизной». На это работали сам их стратегический курс и ход событий. Наоборот, они вынуждены были больше других открещиваться от подозрений в «левизне». А в текущей деятельности большевики должны были заботиться и заботились о том, чтобы разного рода левые провокации не сорвали главный курс. То есть большевики скорее не вели «борьбу за массы» в 1917 году, как это можно представлять было из учебников «Истории КПСС» советского периода, а, быть может, вели «борьбу с массами», с их левацкими настроениями, и это обеспечило у них им поддержку и победу в конечном счете. Здесь сыграло свою роль и то, что вообще, приступая к созданию партии, Ленин стремился идти «другим путем», имея в виду терроризм народников. И «большевизм воспринял при своем возникновении в 1903 году традицию беспощадной борьбы с мелкобуржуазной, полуанархической (или способной заигрывать с анархизмом) революционностью».
Однако об общем левом курсе большевиков в силу его больших последствий для истории спорили и ещё долго будут спорить историки в зависимости от ее новых поворотов, от новых революций и т. п. Так, с позиций современности следует, очевидно, считать левоэкстремистским спокойствие большевиков к обострению социальных страстей как к закономерной классовой борьбе, на что обращали внимание еще современники – сторонники Октябрьской революции. Это способствовало в дальнейшем развязыванию красного террора, хотя и он был в значительной степени трагически объективен. Но если в целом общий левый курс большевиков следует считать исторически оправданным, то малейшие уклонения влево на этом левом курсе должны приводить и приводили к особенно тяжёлым последствиям. Ленин писал в «Детской болезни «левизны» о подобных случаях, что стоит сделать маленький шаг дальше – казалось бы, шаг в том же направлении, – и истина превратится в ошибку. Политическое движение наполняется новым содержанием – со знаком «минус». В годы Гражданской войны в большевизме имел место целый ряд более левых течений: «левые коммунисты», «военная оппозиция», анархо-синдикалисты, троцкисты и др. Из них, пожалуй, наибольшую опасность представлял троцкизм с приоритетом мировой революции и ее экспорта. Он менее других имел народное происхождение, а, следовательно, больше других был склонен утверждаться насилием. На флоте имелась дополнительная почва (в виде кораблей, интернациональных связей и др.) для популярности идей экспорта революции, и матросы оставили здесь заметный след. Здесь сказалось то, что до Октября Троцкий больше всего любил бывать в Кронштадте.
Немало левых ошибок допускали большевики, когда твердый стратегический курс у них еще отсутствовал или когда особенно крутым ходом событий он ставился под сомнение. Так, они, как и другие партии, сразу после бурных февральских событий на флоте обратили самое пристальное внимание на усиление своего влияния в матросских массах. И также стремились это сделать по возможности левыми лозунгами. Первый же приезд делегатов большевистского центра (каковым являлся первое время Выборгский комитет) получил примечательный резонанс на заседании исполкома Петроградского Совета 4 марта с точки зрения симпатий к радикально настроенным матросам. Представители армии Кронштадта заявили, что «положение там очень серьезное благодаря столкновениям между матросами и сухопутными войсками», и особо подчеркнули, что приехавшие большевистские делегаты, «критиковавшие Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов, еще сильнее обострили положение». Но в своем дебюте в Кронштадте большевики оказались «левыми», скорее всего, незаслуженно. Просто они попали в момент, когда Кронштадт «протрезвел» и его качнуло вправо. Перехватившие (на время) инициативу у матросов солдаты искали подстрекателей. В целях усиления своего влияния среди матросов большевики считали само собой разумеющимся допускать левые эксцессы в матросской среде, чтобы стравливать между собой своих политических конкурентов.
